Мамины секреты > Мамины секреты
Я крепко задумалась
Леська-Куралеська:
Этот материал пришёл по рассылке от Елены Даниловой.Сейчас декабрь-невольно подводятся итоги,делаются выводы,формулируются желания,чётче понимаешь о неуловимости времени,о его драгоценностие невольно задаёшь вопрос:"А на что я его разбазарила?"...
итак...
Этот текст меня поразил до глубины души. Делюсь с вами.
О чем говорить с родителями. Эксперимент. Часть 2
Катерина Мурашова
Многие, кому я начинала рассказывать про свой очередной эксперимент, предполагали, что во второй его части я буду аналогичным образом тестировать родителей подростков, а потом тем или иным способом сравнивать и анализировать результаты и делать какие-то выводы. Мне показалось, что и редакция «Сноба» так подумала.
А вот и нет.
Во второй части эксперимента речь шла совсем о другом. В ней мы выясняли, о чем родители говорят с подростками на самом деле.
Вот как это было организовано.
Получив запросы (в виде результатов предшествующего тестирования) от подростков, я вызывала к себе еще двух членов их семей. Одним из них был тот, кого подросток выбирал, чтобы говорить (напомню, что только в восьми случаях это был отец, а в остальных 49 — мать), а вторым — другой член семьи (отец, мать, бабушка, тетя, дядя, старший брат или сестра, даже один дедушка). Говорила я с ними по отдельности. Подопытному родителю для отвода глаз я выдавала совершенно «левый», длинный и нудный опросник, оставшийся у меня от какого-то предыдущего эксперимента, и заявляла, что это я так исследую моральный климат и коммуникации в семье. Заполнить его нужно было дома. Кроме того, я создавала у «подопытного» родителя впечатление, что сейчас приблизительно такой же опросник получит и другой приглашенный член семьи (но заполнять их надо будет обязательно независимо друг от друга, ничего не обсуждая). Однако со вторым членом семьи речь шла совершенно о другом. У него было совсем особое задание. Он должен был как-то изловчиться и в течение следующего месяца записать на какой-нибудь из гаджетов все коммуникации подростка и родителя за какой-нибудь один (можно два, три и больше) день. Ни родитель, ни подросток не должны были знать о том, что их записывают.
Если вы уже подумали: «Боже, но это же огромный объем записей!» — должна вас разочаровать. Все дети учатся. Все родители работают. Среднее суточное время коммуникации по эксперименту — 11,76 минут. Именно столько времени в день мои «подопытные» родители в среднем общались со своими сыновьями и дочерями-подростками. Общее количество суточных записей в эксперименте — 241. То есть приблизительно 4,23 записи на семью. Понятно, что были «лентяи», которые записывали всего один день. И «ударники», которые записали (и проанализировали!) целую неделю. Моим условием было, чтобы все участники эксперимента потом признали: это был типичный по коммуникациям день, в нем не было ничего выдающегося.
По истечении месяца мы «открывали карты». Все узнавали обо всем, и семья полным составом садилась за анализ полученных записей. Все имевшиеся коммуникации приблизительно разносились по темам. Темы были те же, что в подростковом опроснике, а также я включила туда то, что подростки описывали (в плюсе или минусе) дополнительно. Разумеется, имелись и свободные графы, куда можно было вписать особые темы, так сказать, эндемичные именно для этой конкретной семьи. Скажу сразу, что у двадцати семи семей (больше половины участников эксперимента) эти дополнительные графы остались незаполненными.
Проанализировав все записи по указанному алгоритму, семья (все трое участников, иногда еще кто-то) приходила ко мне с результатами, и мы их обсуждали.
Результаты
Сначала о грустном.
Про 11,76 минут в сутки я уже написала. Вам казалось, что должно было бы получиться больше? Вот и им всем так казалось. И еще вспомним, что все родители у нас в эксперименте — высокомотивированные (изначально хотели проанализировать свои взаимодействия со своими подростками) и с высшим образованием. А если эти два пункта убрать? Сколько у нас там минут получится?
Но это еще не все. На самом деле все значительно хуже. Я бы даже сказала, что все — почти катастрофично. Потому что почти 76 (!) процентов из этих неполных двенадцати минут ежедневных детско-родительских коммуникаций занимают следующие пункты:
об оценках, уроках, школьной успеваемости;
о компьютерах, гаджетах и компьютерных играх (в смысле их влияния на здоровье, интеллектуальное развитие и школьную успеваемость);
о правах и обязанностях подростка, живущего в семье;
о здоровье;
о будущем в негативном ключе («ты не сможешь ничего добиться, если сейчас не стараешься»);
об опасностях современного мира («о чем ты думаешь, когда ходишь из кружка через двор?!»);
о деньгах («ты с ума сошел, это слишком дорого!», «ты понимаешь, как они (деньги) достаются?», «вот когда начнешь сам зарабатывать…»);
об уборке («сколько раз нужно тебе сказать, чтобы ты не бросал носки?»).
Вы помните, это как раз те самые пункты и темы, на которые все подростки очень не хотели разговаривать со своими родителями. И вот, получите, пожалуйста, 76 процентов (больше трех четвертей от этих жалких двенадцати минут) — как раз про это самое!
Семнадцать мам плакали, когда мы все это анализировали. «Как она вообще нас терпит!» — вопль одной из них. А куда, спрашивается, ей деваться-то?!
Абсолютные негативные фавориты — гаджеты, компьютерные игры и уроки. Для младших большое место занимает здоровье («если будешь так горбиться…», «у тебя и так вся спина кривая…», «ты шапку надел?»). Для старших — родительские тревоги о будущем («ты не поступишь в институт!», «ты не сдашь ЕГЭ!»). Помните, мы в первой части удивлялись, что подростки не хотят говорить с родителями о будущем? Так вот, их, кажется, можно понять.
А что же в оставшихся жалких трех минутах?
Все восемь «подопытных» пап говорили со своими детьми о спорте (я — стыд и позор! — вообще забыла об этом важном для современного человека пункте).
Многие (практически все, у кого есть) обсуждали с детьми повседневную жизнь своих домашних питомцев (собак, кошек, крыс, рыб, попугаев и даже одной игуаны).
Тридцать две семьи говорили о том, что увидели по телевизору (в разных контекстах).
Сорок семей обсуждали то, что увидели в Интернете (музыка, мода, гаджеты и технологии, социальные сети).
В девятнадцати семьях в положительном ключе обсуждали компьютерные игры — играют и ребенок, и родитель. В десяти — родитель спрашивал компьютерного совета у подростка. В восьми — наоборот.
В тридцати восьми — подросток просил денег на то или это.
Во всех пятидесяти семи семьях говорили о еде.
В пятнадцати семьях немного сплетничали.
Тридцать одна семья упоминала кружки или иные занятия, которые посещает ребенок. Но формально: был, не был, что сказал руководитель или репетитор.
Был один разговор: «Ну что ж ты все бросил, чего ж ты сам-то хочешь?» Подросток хотел бы мотоцикл. «Увы, — сказали ему, — это невозможно по деньгам, да и слишком опасно».
В восемнадцати семьях упоминали о политике. Два горячих, но коротких спора, закончившихся хлопаньем дверей — родитель и подросток расходятся по политическим взглядам. Родитель — либерал. Подросток — патриот, носит футболку то с какими-то крестами, то с Путиным в очках.
В пяти семьях говорили о книгах (три из них — по школьной программе). В двадцати одной — о кинофильмах и телесериалах.
В тридцати семи семьях говорили о семейных покупках (уже свершившихся или только намечающихся).
Никто не говорил о сексе. Никто — увы мне! — об успехах науки. Никто даже не упоминал о смысле жизни.
Почти все «положительные» темы — подросток сам выходит на разговор. Все «отрицательные» — на разговор выходит родитель. Были, конечно, исключения.
Один разговор о дружбе. Его резюме: «Вот у нас, в наше время была дружба так дружба. А у вас все виртуальное, ненастоящее, а в реале вы и дружить-то не умеете».
Одна мама имела с тринадцатилетней дочкой проникновенную беседу о своей первой школьной любви.
Еще одна мама подробно рассказывала сыну, как она боялась, сдавая вступительные экзамены в институт.
Один из отцов, увидев сюжет по телевизору, рассказал сыну, как они в деревне с мальчишками взорвали снаряд времен Второй мировой.
Больше «авторских рассказов» не было.
Эндемичные темы:
Отец и сын годами вместе играют в огромную железную дорогу и обсуждают это. Мать с дочкой-подростком подробно беседуют о болезни сестры-малышки. Уход за парализованной прабабушкой — кто что сегодня будет делать. Сын подрабатывает в фирме у матери, обсуждение рабочих моментов. Туристская семья — обсуждение грядущего похода в Хибины (разговор признан типичным всеми членами семьи).
В восьми семьях фактически говорили ни о чем. Причем это не значит, что подросток и родитель в этих семьях находятся в состоянии ссоры или бойкота. Ничего подобного. Просто все их суточные коммуникации состояли из фраз типа: «Привет, ма! Как дела? Да ничего! Ты куда? Да на тренировку! Ага. Есть будешь? Я в школе поел. Ну хорошо. Ты уходишь уже? Ну да, мне же сегодня к семи. Поняла. Карточку не забудь. Ты спишь? Не, сейчас буду ложиться», — и все в таком духе. Ни к одной из выдуманных нами граф эти фразы отнести не удалось.
Теперь, напоследок, о хорошем.
Главным результатом данного эксперимента я считаю то, что все пришедшие ко мне после его окончания семьи (без единого исключения) сказали следующее: этот эксперимент и этот совместный анализ его результатов уже многое изменил в нашей семье. Мы из него много что поняли и сразу начали действовать. И у нас уже есть сдвиги к лучшему (это признали все — и подростки, и родители, и мои помощники в проведении эксперимента).
Согласитесь, одним, в сущности, небольшим экспериментом «отпсихотерапевтировать» сразу 57 семей так, что все видят сдвиги к лучшему — это неслабо, правда? Так что я собой довольна. Вполне можно рекомендовать читателям как метод семейного самопознания.
Леська-Куралеська:
это кому интересна первая часть эксперимента.
.О чем говорить с родителями. Эксперимент.
Это был длинный эксперимент и сравнительно сложный. Кроме обычных для моих «исследований» подростков, в нем участвовали родители и иногда даже бабушки и дедушки. В нем применялись технические средства. И вот наконец мы получили некоторые результаты и подвели некоторые итоги. Мне ведь не нужно в очередной раз повторять, что все это не имеет никакого отношения к «настоящей науке»? Я давно уже не ученый, все мои «эксперименты» — просто интеллектуальное развлечение для всех участников (включая меня саму), повод задуматься, на что-то обратить внимание, может быть, что-то изменить.
Очередное мое «исследование» состояло из двух этапов. В обоих этапах участвовали одни и те же семьи. Всего 57 семей, в которых есть подростки (собирались участвовать 65 семей, но 8 по разным причинам не довели дело до конца). По составу семьи были разные: мама-папа-сын, мама-бабушка-внучка, расширенные семьи с прародителями и тетями-дядями; подросток мог быть единственным ребенком или иметь братьев-сестер — здесь никакой унификации достичь не удалось. Сама собой получилась другая унификация: практически все родители или хотя бы один из них — с высшим образованием (важность этого обстоятельства станет понятной при описании второго этапа). Подростки — от 11 до 17 лет, 31 девочка и 26 мальчиков.
Все были позитивно мотивированы, все хотели самопознания, перемен к лучшему и, может быть, послужить науке.
Первая часть эксперимента была тайной для родителей. Ребята приходили ко мне (с некоторыми я списывалась по электронной почте), я их тестировала, и по уговору они не должны были рассказывать родителям ни о теме тестирования, ни о своих ответах. Я обоснованно (некоторые родители давали обратную связь) подозреваю, что многие, особенно младшие — 11-13 лет, не выдержали и проболтались, по крайней мере о том, что касается темы. Что касается ответов — тут, я думаю, наоборот, большинство сумело-таки сохранить тайну.
Тестирование (точнее, это был опрос) было до крайности примитивным. Ребята получали листочек с двадцатью пунктами, семантическим дифференциалом напротив каждого из них, одним вопросом и очень краткой инструкцией. Вопрос был следующим: «На какую из представленных ниже тем ты хотел бы (не хотел бы) говорить со своим родителем (выбери любого из них и отвечай про него)?» (Сразу хочу сказать, что 49 подростков выбрали мать и только 8 — отца). Дальше на семантическом дифференциале (он простирался от «очень хочу» до «очень не хочу», ноль соответствовал «мне все равно») следовало отметить степень своего хотения или нехотения. Для каждого пункта, естественно, отдельно. 21-й и 22-й пункты были пустые, без дифференциала. Туда можно было вписать то, о чем еще этому ребенку очень хочется и, наоборот, очень не хочется с родителями говорить, но чего в моем перечне не было. Заполнять 21-й и 22-й пункты было не обязательно, и 22 подростка оставили пустыми обе графы. Еще семь заполнили только «не хочу» (22-й пункт) и 13 — только «хочу» (21-й пункт). Только 15 человек заполнили оба «свободных» пункта.
Предложенные мною темы были такие:
о музыке и/или эстраде, певцах, музыкантах, иных эстрадных артистах
об оценках, уроках, школьной успеваемости
об отношениях в школе, о школьных учителях, конфликтах, интригах
о книгах, литературе в самом широком смысле
о смысле жизни
о животных, природе вообще
о правах и обязанностях подростка, живущего в семье
о компьютерах и компьютерных играх (в смысле их устройства, разнообразия и наполнения)
о компьютерах и компьютерных играх (в смысле их влияния на здоровье, интеллектуальное развитие и школьную успеваемость)
о дружбе
о любви
о сексе
об истории семьи и/или истории общества
об успехах науки и научных проблемах
об интернете и социальных сетях, принципах их функционирования, их возможностях и опасностях
о будущем (личном и общественном)
о человеческих чувствах (своих, чужих, вообще)
о кинофильмах и телесериалах
о том, что происходит в нашей стране
о том, что происходит в мире
Результаты:
Думаю, никого не удивит, что никто из подростков не захотел поговорить с родителями о своих обязанностях, об успеваемости, приготовлении уроков и вреде компьютерных игр. Но вот что удивительно: только двое из всех (взрослые мальчик и девочка) хотели бы поговорить в семье о человеческих чувствах. А остальные? Не доверяют? Не надеются услышать что-нибудь стоящее? Вообще не интересуются этой темой? (Пятеро еще перед началом тестирования, просмотрев бланк, напрямую меня спросили: а человеческие чувства — это как?) Причем в ответах остальных по этому пункту превалирует не «очень не хочу» (это можно было бы счесть демонстрацией), а ноль («мне все равно»).
49 человек хотели бы разговаривать с родителями о компьютерных играх и происходящем в социальных сетях (пункты — абсолютные фавориты, видимо, это действительно важно).
На другой стороне отрезка, чуть-чуть превышая «чувства», как ни странно, секс. Только четверо хотели бы что-то по этому поводу обсудить с родителями. Остальные, видимо, успешно просвещаются где-то в других местах.
Про любовь хотят говорить с родителями все девочки и пять мальчиков. Про дружбу — 15 мальчиков и 14 девочек (важность дружбы, как мы видим, не имеет половых различий).
15 же мальчиков, радуя мое сердце, очень хотели бы обсудить в семье успехи науки. И только семь девочек, то есть в два раза меньше.
Происходящее у нас в стране хотели бы обсудить с родственниками 27 подростков. Несколько больше (вот странно-то, правда?) — 35 человек — не прочь обсудить происходящее в остальном мире.
Была одна ужасная анкета: по всем пунктам (кроме общеотрицательных дидактических) парнишка 15 лет поставил нули — «мне все равно». Было две щенячье-радостных — очень хотят говорить с родителями решительно обо всем (дождемся — в следующий понедельник — результатов второй части эксперимента и восплачем о них!)
Почти две трети хотят говорить о кино, музыке, эстраде, о чем-то одном или обо всем вместе. О литературе несколько меньше — 16 подростков обоего пола, в основном, как ни странно, младшие.
Природа и животные — девичий фаворит: об этом хотят поговорить 32 человека, из них только пять мальчиков (11–14 лет).
Сейчас удивимся еще раз: подростки не хотят обсуждать с родителями будущее. Ни свое, ни общечеловеческое. Только шесть человек отметили позитивную часть спектра. А ведь вроде бы должны хотеть, многие из них уже выбирают или выбрали свой дальнейший путь.
История тоже вроде бы не в фаворитах семейных тем (хотят всего 11 человек). Но! Восемь человек (семь мальчиков и одна девочка) в дополнительном пункте «хочу поговорить» написали: война. И расшифровали устно: я люблю книжки про войну, увлекаюсь оружием, люблю кино про рыцарей и прочее. Но при этом — дополнительным пунктом. То есть война для них — не история, как была, допустим, для моего поколения и поколения моих детей. Все поняли?
Еще в дополнительных пунктах (хочу):
мода и шоу-бизнес (от меня далеко, я про них и забыла)
ток-шоу по телевизору (аналогично)
о моем увлечении, хобби (их несколько разных)
Никто не хочет говорить об увлечениях родителей. У родителей нет увлечений? Детям они (и увлечения и сами родители) неинтересны? Детей вообще не учат интересоваться другими, даже самыми близкими людьми?
Еще из дополнительных пунктов:
сплетни (девочки)
техника, новинки в мире гаджетов (мальчики и девочки)
кулинария, домашнее хозяйство (вы умилились? Я — да!)
воспитание братьев и сестер (девочки)
Самое чудесное, мой любимчик (12 лет) — хочет поговорить о том, «как сделать всех людей дружными и счастливыми».
Самое странное: «о Боге или о богах» (именно так, семья — атеистическая).
Жутковатое: «о смерти» (но есть обстоятельства).
Дополнительные «не хочу»:
уборка квартиры
маньяки и педофилия, прочие опасности мира
кем ты станешь, если так учишься?
ты ничего не добьешься, если не будешь сейчас стараться
о деньгах
о здоровье
Леська-Куралеська:
ПОДУМАЙ О ЧЁМ ТЫ РАЗГОВАРИВАЕШЬ СО СВОИМ РЕБЁНКОМ!
Красота:
Подумала, еще подумала и поняла, что надо для начала с мужем начать задушевный диалог. Но самое печальное, что тема разговора вот так сразу не всплыла... надо сильнее думать))
Uny:
Леся, спасибо!
У них там еще вебинар на эту тему сегодня
в 22 часа
вебинар Сергея Мокана "Подростковый возраст: готовимся заранее".
http://danilova.ru/phpbb/viewtopic.php?f=632&t=7651635
в конце поста
бесплатный, запись платная будет
Навигация
Перейти к полной версии